22-23 октября 2024 г. состоится Всероссийская научная конференция «XVI Мелетинские чтения»:

• 22.10.2024 (ZOOM) — заседание секции  ИВГИ им. Е.М. Мелетинского;
• 23.10.2024 (ZOOM) — заседание секции медиевистики:  "Миф-литература-общество";
• 22-23.10.2024 (смешанный формат) — заседание секции фольклористики: "Наивная поэзия и партиципативная культура".

Программа заседания секции медиевистики "Миф-литература-общество". 23 октября 2024. Начало в 12:00 по московскому времени. 

Программа секции

12:00-12:30 Е.А. Мельникова «Мифологические миры готландских рисованных камней IV–XI вв.»
12:30-13:00  В.Я. Петрухин «Скандинавская эсхатология на памятных камнях V-X вв.: остров Готланд и остров Мэн»
13:00-13:30  Т.Н. Джаксон «География мифа: еще раз о месте Великой, или Холодной, Свитьод на ментальной карте древних скандинавов»
13:30-14:00  Е.В. Литовских «Оборотни в "Книге о занятии земли"»
14:00-14:30 И.Г. Матюшина «Функции мифа в щитовых драпах скальдов»

14:30-15:00 ОБЕД

15:00-15:30  А.В. Топорова «Миф и реальность в средневековых описаниях Востока»
15:30-16:00  Т.А. Михайлова, Н. Оленева  «Об одной реализации мотива змееборчества в средневековой Ирландии: Святой Киаран и кот»
16:00-16:30  Н.Ю. Гвоздецкая «Миф о Фениксе в одноименной древнеанглийской поэме»
16:30-17:00 М.В. Яценко «Мифологизация истории в христианском эпосе англосаксов»
17:00-17:30 Н.А. Бондарко «Судьба Вёльсунгов между мифом, сказкой и историей: по следам одной дискуссии в советской германистике»

Елена Александровна Мельникова (Институт всеобщей истории РАН) «Мифологические миры готландских рисованных камней IV–XI вв.» 

Изображения на каменных стелах о. Готланд пережили по меньшей мере три основных периода, в каждый из которых они отображали – в разной форме – мифологические представления северных германцев. В V–VΙΙ вв. это небольшие камни, представляющие, как полагают, наиболее общую картину мира с древом жизни или вращающимся кругом в центре, симметрично делящими изобразительную плоскость, на правой половине которой иногда представлена фигура человека, на левой – хтонического чудовища. Символика этих изображений не полностью ясна и дискуссионна, а их иконография в значительной степени связана с петроглифами бронзового века (например, каменного комплекса в Чивик, Сконе, Швеция), а также, очевидно, она испытала влияния кельтского искусства. 

Некоторые из этих памятников несут старшерунические надписи. С VIII в. и до конца Х в. доминируют высокие (до 3,8 м) стелы с несколькими ярусами изображений (обычно тремя), представляющими Вальхаллу в верхней части, мир богов и эпических героев в средней части и корабль с переплетенными полосами, образующими парус, и гребцами внизу. Некоторые из этих «картин» могут быть надежно идентифицированы (например, Один на коне Слейпнире, въезжающий в Вальхаллу; «рыбалка Тора» и др.). К концу Х в. появляются мемориальные стелы с руническими надписями, сохраняющие специфическую форму камней предшествующего периода, но не имеющие предметных изображений. 

Владимир Яковлевич Петрухин (Отдел истории средних веков, Институт славяноведения) «Скандинавская эсхатология на памятных камнях V-X вв.: остров Готланд и остров Мэн» 

Ожидание конца света – «судьбы богов» (Рагнарёк) – лейтмотив скандинавской мифологии, отраженный песнями «Старшей Эдды». Формирование эсхатологической парадигмы в мифологии увязывается с кризисной эпохой викингов (IX-XI вв.), гибелью традиционных ценностей «варварской» эпохи, становлением скандинавских государств и восприятием новой – христианской идеологии. Очевидным представляется распространение эсхатологических мотивов в искусстве эпохи викингов – пожирающие («хватающие») друг друга звери и т.п. (А.Я. Гуревич). Собственно декоративные элементы едва ли прямо отражали эсхатологические ожидания, но сюжетные композиции на погребальных стелах – памятных камнях более определенно увязываются с «судьбой богов». Центром развития изобразительной традиции на этих памятниках стал с сер. 1 тыс. н.э. о-в Готланд на Балтике: здесь эта традиция интерпретировала импульсы римской культуры (розетки – астральные знаки на погребальных стелах). Самый яркий памятник, включающий эти знаки в скандинавскую картину мира – памятный камень из Санда (V в.), несущий, помимо солярных символов вверху, изображение древа средней части, погребальной ладьи и чудовище над ней – в нижней. Н. Прайс в популярной работе по истории викингов (рус. пер.2021) предположил, что исчезновение соляных (астральных) мотивов на готландских камнях связано с катастрофическим понижением солнечной активности в VI в. Трудно сказать, насколько отражало искусство эти естественные катаклизмы: сама композиция на памятнике из Санда демонстрирует угрозу мирозданию не только в преисподней, но и в астральном мире – змеи обвиваются вокруг астральных символов. Е.М. Мелетинский писал, что эсхатологические события в скандинавской мифологии развиваются в порядке, обратном космогонии. На Готланде в эпоху, предшествующую походам викингов (т.н. вендель, VI-VIII вв.), действительно популярными стали композиции со сценами воинского быта, жертвоприношений, въезда в Вальхаллу и т.п. Они отражают становящуюся мифологию Одина. Мотивы «судьбы богов» демонстрирует искусство другого острова, синтезирующее уже не римские, а «западные» – христианские импульсы: это памятные камни Х в. с острова Мэн в центре Ирландского моря. Вполне узнаваемы сюжеты поглощения Одина волком и битвы Тора со змеем, но центральным символом памятников оказывается уже христианское мировое древо – крест. 

Татьяна Николаевна Джаксон (ИВИ РАН) «География мифа: еще раз о месте Великой, или Холодной, Свитьод на ментальной карте древних скандинавов» 

Мне не раз доводилось писать о топониме Великая Свитьод (Svíþjóð hin mikla), зафиксированном в памятниках древнескандинавской письменности и обозначающем прародину скандинавов в излагаемой в этих источниках эвгемеристической легенде о заселении Скандинавии выходцами из Азии, согласно которой предками шведских и норвежских конунгов оказываются языческие боги во главе с предводителем асов Одином, а путь их лежит из Великой Свитьод в Свитьод (область проживания в районе оз. Меларен на Скандинавском полуострове свеев, одного из двух основных племенных образований древней Швеции). 

Еще одно мое обращение к данной теме вызвано опубликованной в 2022 г. в сборнике к юбилею Лешека Слупецкого статьи Сабины Х. Вальтер «Великая Свитьод. Изобретение классического прошлого для ‘Скандинавии’ в Саге об Инглингах Снорри Стурлусона» (Sabine H. Walther. Svíþjóð in mikla. The Invention of a Classical Past for ‘Scandinavia’ in Snorri Sturluson’s Ynglinga saga). В этой статье представлен совершенно новый взгляд на то географическое пространство, на котором разворачиваются события переселенческой легенды. На основании описания «круга земного» в первой главе «Саги об Инглингах», а точнее – нижеследующего краткого фрагмента Вальтер утверждает, что на ментальной Т-О карте «Саги об Инглингах» «в качестве третьей части света вместо Африки вводится Великая Свитьод» (с. 66). Вот этот фрагмент: 

Из того, что Снорри, указав (в соответствии с раннехристианской картиной мира), что земля делится на три части, не упомянул Африку, а, напротив довольно подробно (ниже в саге) описал Великую Свитьод, Вальтер делает вывод о том, что «он заменяет Африку в своем повествовательном описании трехчастной земли на Великую Свитьод, не по местоположению, конечно, а по отношению к ее роли как третьей части света» (с. 67). Более того, отголоски учения о широтной климатической и природной зональности, звучащие в последней фразе приведенного фрагмента, автор статьи воспринимает как введение в текст, помимо восточного и западного направлений, также направлений север и юг, что, по ее словам, «почти приводит к образу земли из четырех континентов, по одному в каждую сторону света. Однако автор называет Европу и Азию только их “учеными” именами, а регионы, связанные с севером и югом, их древнескандинавскими именами» (с. 67). Общий вывод С.Х. Вальтер сводится к тому, что «изображение мира в Саге об Инглингах, а также в Саге о Нитиде следует альтернативной модели. В этой картине мира “Северная Европа” играет роль третьего континента, дополняя (латинскую) Европу и Азию на карте мира» (с. 82). 

В докладе мне хотелось бы обсудить методику работы с исландскими сагами, подчеркнуть необходимость учета как видовой специфики саг, так и времени их возникновения, указать на литературу вопроса, с которой незнакома автор данной статьи, и высказанные в ней точки зрения, предложить свое видение той ментальной карты мира, которой принадлежит Великая Свитьод. 

Елена Владимировна Литовских (Отдел истории Византии и Восточной Европы, Институт всеобщей истории РАН) «Оборотни в "Книге о занятии земли"» 

В старших редакциях исландской «Книги о занятии земли» (Sturlubók, Hauksbók и Melabók), созданных во второй половине XIII – начале XIV в., имеются фрагменты, явно восходящие к устной традиции и мифо-эпическому наследию. В первую очередь, это те пряди «Книги», где упоминаются или действуют сверхъестественные создания, среди которых можно выделить оборотней (hamramr – IED. P. 237). Сюжеты об оборотничестве были распространены в скандинавской мифологии и глубоко укоренились в исландском мировосприятии. Несмотря на то, что все средневековые исландские нарративные источники были созданы как минимум через 250–300 лет после принятия христианства (а зачастую и лицами, носившими священнический сан), в них нашли отражение дохристианские языческие верования. Указания на то, что кто-то из героев или их предков был оборотнем, не так уж и редки в сагах. Многие исследователи связывали приписывание умения оборачиваться наличием (реальным или гипотетическим) среди предков представителей «чужих», в первую очередь саамов («финнов» исландских источников). 

Встречаются оборотни и в «Книге о занятии земли». И это не только люди, носящие прозвище Оборотень (Hamrammi), как Векель (гл. 61), но и те, о которых в тексте говорится, что они были «hamramr mjök». Причем об оборотничестве некоторых исландцев известно только из нее. Сюда следует отнести прядь о Дувтаке (гл. 92 «Книги» – S 350, H 309, M 14, Þ 24). Из нее следует, что кроме Дувтака оборотнем был Сторольв (правнук оборотня Квельдульва из рода людей с Хравнисты, сын известного исландского первопоселенца Кетиля Лосося и брат первого исландского законоговорителя Хравна), причем животными, в которых они оборачивались, были бык и медведь. Получается, что в средневековом исландском мировосприятии оборотнями были не только дикие, но и домашние животные, а представители одного рода могли оборачиваться в различных животных. 

Четкой принадлежности к финно-уграм у оборотней «Книги» проследить не удается: среди них есть выходцы со Скандинавских островов, Ирландии и даже Лофотенских островов. Однако по всем прядям «Книги» прослеживается их тесная связь с курганами: если даже и не упоминается, что они были захоронены в кургане (и, например, покидали его), то их имена дошли в составе топонимов с основой –haugr («курган»). 

Инна Геральдовна Матюшина (ИВГИ им. Е.М. Мелетинского РГГУ) «Функции мифа в щитовых драпах скальдов» 

В докладе аргументируется предположение о том, что щитовые драпы скальдов представляют собой не вербальные описания щита, но аллюзии на сцены из мифологических сказаний. Для «Драпы о Рагнаре», содержащей сцены рыбной ловли Тора, битвы Хьяднингов, пахоты Гевьон, характерна мифологическая аллюзивность, однако в ней отсутствуют и описательность, и нарративность. В «Хаустлёнг» и «Песни о доме» можно найти элементы сюжетности, отражающей нарративность мифоэпических сказаний: битвы Тора с Хрунгниром, похищения Идунн с ее молодильными яблоками; погребения Бальдра, борьбы Хеймдалля с Локи за золотое ожерелье Фрейи, состязания Тора с мировым змеем. Вопреки эксплицитно выраженному намерению скальда, ни одна из щитовых драп не содержит славословий дарителю: диалогичность можно видеть лишь в загадочных обращениях к Хравнкетилю и Торлейву в «Драпе о Рагнаре» и «Хаустлёнг». Щитовые драпы, как показывается в докладе, можно рассматривать как своеобразные хранилища мифологических кеннингов: они включены в «Язык поэзии» для иллюстрации кеннингов богов (Тора, Идунн, Хрунгнира), битвы, оружия, кольчуг и щита. Функция щитовых драп и «Песни о доме», возможно, была близка к мнемонической: поэтическая форма могла облегчать для скальдов запоминание кеннингов, а прозаический контекст содержал их объяснение и мотивировал употребление. 

Анна Владимировна Топорова (Учебно-научный Российско-итальянский центр РГГУ, Москва; ИМЛИ РАН) «Миф и реальность в средневековых описаниях Востока» 

XIII-XIV вв. – время открытия нехристианского Востока западноевропейскими путешественниками, в первую очередь миссионерами. Исторические обстоятельства – монголо-татарское нашествие на Русь и Западную Европу – остро поставили вопрос контактов с татарами, для чего требовалось описание их мира: устройства жизни, военной структуры, религии, обычаев. Отчеты миссионеров должны были дать европейцам представление о тех, с кем им предстоит иметь дело. С одной стороны, в них представлен своего рода «слепок реальности»: подробнейшие сведения, являющиеся географическим описанием, этнографическим очерком, отчасти историческими записками. С другой же, авторы этих отчетов опираются на те мифы, которые издавна бытовали в Европе относительно Востока. В Средние века циркулировали многообразные слухи, опирающиеся как на ветхозаветные тексты (Книга пророка Иезекииля, упоминающая Гога и Магога), так и на античные и средневековые источники (Плиний, Солин, Исидор Севильский), описывающие чудовищ в восточных землях, а также истории о пресвитере Иоанне, об Александре Македонском, о трех волхвах и т.д. Средневековый принцип опоры на авторитеты не мог позволить игнорировать их. Вместе с тем, эмпирические знания, как правило, оказывались иными. Способы преодоления этих несоответствий, как правило, определялись социальным статусом, образованием автора и целью его сочинения. В докладе предполагается рассмотреть эту проблему на материале сочинений Джованни да Пьяно дель Карпини «История монголов, именуемых нами татарами», Вильгельма де Рубрука «Путешествие в восточные страны», Одорико да Порденоне «Донесении о чудесах у восточных татар», а также «Книги о разнообразии мира» Марко Поло. В заключение предлагается сопоставление этих сочинений с дневниками паломников на христианский Восток, описывающих «чудеса» другого рода. 

Татьяна Андреевна Михайлова (Институт языкознания РАН, ИВКА РГГУ), Наталья Оленева (ЦИР РГГУ) «Об одной реализации мотива змееборчества в средневековой Ирландии: Святой Киаран и кот» 

В основе исследования находится эпизод из саги «Трудное гостевание у (короля) Гуайре», в ходе которого святой Киаран убивает кота, напавшего на верховного поэта Ирландии Сенхана Торпейста. Действие саги происходит в 7 в., смерть святого датируется примерно 549 г., и убийство кота, таким образом, предстает как посмертное деяние, применительно к Киарану далеко не единственное. Кот, исполняющий функции хтонического антагониста также находит параллели в саговой традиции. Так, например, одним из испытаний героя Кухулина является сражение с тремя огромными котами (сага «Пир у Брикрена»), обитающими в чудесной пещере – входе в Иной мир. В нашем эпизоде, однако, кот по имени Хирусан предстает как домашнее животное, задача которого состоит в избавлении дома короля от крыс и мышей. Кот своими обязанностями пренебрегает, и предназначенное на завтрак поэту Сенхану яйцо оказывается похищенным. Возмущенный, тот начинает слагать против кота хулительную песнь, чем и провоцирует нападение. 

Контекстуальный анализ эпизода позволяет сделать следующие выводы: 

1. Образ яйца, похищенного мышью, предположительно, восходит к символической визуальной традиции, допускающей разные трактовки: мышь похищающая гостию в средневековых бестиариях и в «Книге из Келлса», ирландском Евангелии 9 в., богато иллюминированном (составлено на о. Иона, в обители, основанной св. Колумбой). В частности, на ковровых страницах и на полях можно найти изображения кота, стерегущего облатку (имеет множество параллелей в поздних средневековых бестиариях). На одном из них изображены два кота с мышами, сидящими у них на голове – возможно, символ бездеятельности и неспешности в исполнении богоугодных дел (acedia). 

1. Параллельно представляется возможным провести аналогию с галльскими изображениями «богини с яйцом» и изобразительной традицией святой Бригиты-Бригантии (круглый предмет в руке святой может трактоваться и как яблоко, что не меняет его символических функций фертильности). Ср. также свидетельства Плиния о поклонении змеиному яйцу у галлов. 

1. Нападение домашнего кота на поэта (=возврат к состоянию дикости) может квалифицироваться как символический возврат к язычеству (ср. аналогии с обитающими в водах монстрами в книге нидерландской исследовательницы Ж. Борч о функциональной природе хтонических чудовищ в ирландской саговой и агиографической традиции), толчком к чему могло послужит описанное в начале саги нарушение наложенного святым Колумбой запрета исполнять «неправую хулу». Убийство кота святым Киараном предстает в данном случае не столько как желание спасти поэта, сколько как акт справедливости: в случае гибели Сенхана другие поэты получали «право» исполнить хулу против короля и тем самым лишить его не только трона, но и жизни. 

1. Превращение домашнего кота в кровожадного монстра обусловлено амбивалентной природой самого животного, не полностью доместицированного (ср. двойственную природу кота в ирландских законах; ср. также кот и поздние ведовские процессы). 

Гвоздецкая Наталья Юрьевна (Институт филологии и истории РГГУ, Сретенская духовная академия) «Миф о Фениксе в одноименной древнеанглийской поэме» 

Феникс – это мифическая птица, которая долгое время пребывает в священной роще, а затем улетает к чудесному древу, где сгорает в пламени, после чего возрождается из пепла и начинает новую жизнь по возвращении на родину. Миф о Фениксе имеет очень древнее восточное происхождение, а в первые века нашей эры получает распространение в христианской литературе как символ всеобщего воскресения в День Страшного Суда. Древнеанглийская аллитерационная поэма «Феникс» сохранилась в составе рукописи, известной под названием «Эксетерская Книга» (вторая половина X века). Время создания и автор древнеанглийской поэмы неизвестны, хотя иногда ее относят к «школе Кюневульфа» (VIII–IX вв.). Поэму принято делить на две части: первая излагает древний миф о Фениксе, а вторая дает его аллегорическую интерпретацию. Первая часть представляет переработку латинской поэмы Лактанция (IV в.); во второй (аллегорической) ее части заметно влияние «Шестоднева» св. Амвросия Медиоланского и некоторых других патристических творений, где Феникс трактуется как образ воскресшего праведника или даже Христа. 

Древнеанглийский поэт значительно усиливает аллегорическое осмысление образа Феникса, но при этом рисует его в героико-эпических выражениях. Атрибуты священной птицы, упоминаемые в латинском источнике, получают в древнеанглийской поэме своеобразное «германское» преломление и вместе с тем – более глубокую христианскую трактовку, нежели в тексте Лактанция, построенном на образах античной мифологии. Так, долголетие и бессмертие Феникса раскрываются через использование эпического мотива оппозиции «старости» и «юности», развиваемого в духе «Беовульфа» и героических элегий. Превращая Феникса в «изгнанника», древнеанглийский поэт интерпретирует мотив изгнания, характерный для англосаксонских героических элегий, с точки зрения жизни и смерти человека в земном мире. 

Позднеантичный материал сказания о Фениксе преобразуется в древнеанглийской поэме путем опущения или добавления отдельных деталей. В латинском тексте Феникс представлен одновременно как птица и как служитель языческого бога Феба (Аполлона), отождествляемого с солнцем. У Лактанция эпитеты Феникса акцентируют его быстроту и силу, долголетие и бессмертие, уникальность, красоту. Англосаксонский поэт исключает все детали латинского нарратива, укорененные в античной мифологии, усиливая, вместе с тем, символический христианский смысл предания о священной птице. 

Яценко Мария Вадимовна (Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций им. М. А. Бонч-Бруевича)  «Мифологизация истории в христианском эпосе англосаксов» 

Христианский эпос англосаксов (главным образом, поэмы Кодекса Юниуса «Бытие», «Исход», «Даниил», «Христос и Сатана») предполагал изложение Священной истории в очень свободной форме за счет широкого переосмысления библейских событий. Расширение основной канвы рассказа происходило за счет включения в нарратив описания типологически схожих сюжетов библейской истории, а также их истолкования. Однако помимо собственно библейских тем, произведения христианского эпоса могли содержать эпизоды, источники которых трудно отыскать в Библии. В докладе высказывается предположение, что такого рода эпизоды могли быть отражением представлений англосаксов об их собственной истории. Мифологизированная форма рассказов такого рода осложняет их атрибуцию. В докладе предпринимается попытка осмыслить некоторые сложные для истолкования фрагменты христианского эпоса англосаксов в соотнесении с историческим сочинением Беды Досточтимого «Церковная история народа англов». Известно, что источниками этого труда послужили не только исторические документы, но и предания, которые могли передаваться устной форме. Как само историческое сочинение Беды, так и его источники, были известны носителям письменной ученой (более логичной с точки зрения изложения фактов) и устной (более мифологизированной) традиции. Анализ конкретных эпизодов позволяет увидеть преломление этих традиций в жанре христианского эпоса. 

Бондарко Николай Александрович (ИЛИ РАН, Санкт-Петербург) «Судьба Вёльсунгов между мифом, сказкой и историей: по следам одной дискуссии в советской германистике» 

В докладе будет рассмотрен комплекс интерпретаций различных вариантов сюжета о Сигурде и его ближайших родственниках, представленного в Старшей и Младшей Эддах, в саге о Вёльсунгах, в "Песни о нибелунгах" и саге о Тидреке Бернском. Основное внимание будет уделено концепции Е.М. Мелетинского, изложенной в его монографии ""Эдда" и ранние формы эпоса" 1968 г., на фоне работ его предшественников (Б.И. Ярхо, В.М. Жирмунский) и современников (М.И. Стеблин-Каменский, А.Я. Гуревич, В.Г. Адмони). В частности, будут рассмотрены такие проблемы, как соотношение исторического и эпического времени, возможность интерпретации поступков эпического героя через выявление мифологических параллелей, соотношение мифологического и сказочного начал в судьбе героя. Также будет освещен вопрос о хронологии и стадиальности в разных вариантах развития сюжета о Сигурде в скандинавской и средневерхненемецкой ветвях эпической традиции.